Май Вольфович Данциг родился 27 апреля 1930 года в Минске, в старом доме Майзельса, получившем после революции адрес: улица Мясникова, 11. Там в квартире под номером 4 жил со своей семьей известнейший в городе человек — преподаватель физкультуры Вольф Данциг, один из первых педагогов молодой советской республики в этой области. Каким могло быть детство ребенка из приличной семьи в те годы? Конечно, он учился не только в обычной школе, но и в музыкальной, причем в той, куда брали лишь самых одаренных детей, — при консерватории. До войны не расставался со скрипкой. Кроме таланта к музыке, у мальчика была и еще одна страсть — рисование. Тяга к визуальным искусствам в семье передавалась по наследству. У деда, Герца Данцига, была в дореволюционном еще Минске маленькая типография, и он, дед, оказался единственным, кто рискнул и тайно отпечатал на своем станке первый тираж газеты «Звязда». Отец же, отдавая свое время физкультуре и спорту, был художником-любителем — дома постоянно рисовал и даже занимался в студии известного художника Якова Кругера, где в одни годы с ним учились будущие звезды парижской школы — Хаим Сутин и Михаил Кикоин. Словом, обстановка в доме способствовала развитию творческого воображения ребенка. Рисовал Май Данциг, по собственному признанию, столько, сколько себя помнил.
В 1941‑м грянула Великая Отечественная война, и за считаные дни враги подошли к Минску. «Война ворвалась в нашу жизнь неожиданно и страшно: в первые же дни начались бомбежки, город горел, я видел первые трупы. Наша семья покинула Минск 27 июня, за день до оккупации. Бросили все: домашнюю утварь, одежду, накопленные запасы...» — вспоминал позже художник. Осталась висеть на стене его детская скрипка, к игре на которой было не суждено вернуться… К этому дню все возможные эшелоны, которыми людей вывозили из города, содрогающегося от непрерывных бомбежек, уже ушли. Семье Данцигов удалось спастись буквально чудом — или божественным провидением. Вольф Данциг сумел вывезти семью на станцию Минск-Товарный, и в нежданном составе, набитом ранеными красноармейцами и едущими в эвакуацию железнодорожниками, оказался кто-то из его учеников.
«О Великой Отечественной...». 1968 год.
Семью педагога буквально втиснули в переполненный вагон, и состав тронулся, увозя Данцигов — под обстрелы, без которых не обходился ни один день пути, но далеко от грядущих ужасов Минского гетто…«Через месяц добрались-таки до Ульяновска, где и прожили в эвакуации четыре страшных года. Голод стоял жуткий. Помню, как каждый день приходил на рынок, где бабы торговали семечками. У каждой брал жменю и сразу клал в карман, про запас. Так одними семечками и питался целыми днями», — рассказывал годы спустя художник. Родители нашли работу, но скудный паек эвакуированных не мог покрыть все потребности семьи. И Май благодаря способностям к рисованию нашел приработок: по просьбе продавщицы хлебного ларька сделал вывеску, где каллиграфически вывел: «Ларек № 3». Первый свой гонорар он получил самой большой ценностью военных лет — хлебом: за работу женщина дала ему целую буханку, которую юный художник гордо принес домой. В другой раз, оформив стенгазету на швейной фабрике, где трудилась мать, он заработал сестре новое платье — натуральный обмен в те годы был делом обычным, деньги стоили куда меньше, чем вещи или продукты. За плакаты к майским праздникам на этой же швейной фабрике ему пошили теплый стеганый костюм, который он носил и после войны.
Когда пришла весть об освобождении Минска, семья устремилась на родину. Случилось еще одно чудо: их дом оказался одним из немногих уцелевших строений в разоренном городе. Правда, жили в нем другие люди, но прежним хозяевам освободили комнату. А в ней на стене обнаружился юношеский рисунок отца, переживший военное лихолетье, — его Май Данциг берег всю жизнь…
В 1947‑м он поступил в только что основанное Минское художественное училище, по окончании отправился учиться в Москву, в Суриковское училище. Его дипломную работу «Навстречу жизни», изображающую счастливых гуляющих выпускников, приобрела в фонды художественного музея БССР Елена Аладова, у которой был уникальный нюх на таланты. А затем вернулся в Минск — еще когда Данциг был выпускником Глебовки, его напутствовал учитель, художник Виталий Цвирко: мол, отучишься — возвращайся, место тебе найдем. И не обманул: вернувшийся из столицы СССР Данциг стал его ассистентом, отдав в итоге более полувека преподаванию в академии искусств.
«События. Люди». 1987 год.Вернувшись, он с головой погрузился в жизнь родного Минска — свой город Данциг любил, как никто другой. Он помнил его до войны, видел в пожарах 1941‑го и в руинах 1944‑го — и с восторгом наблюдал, как белорусская столица возрождается подобно фениксу из пепла, как растут многоэтажки, ширятся улицы, тянутся вверх молодые деревца… С этюдником он бродил по городу, собирая вокруг себя толпу, которой было любопытно поглядеть на настоящего художника, вопреки всем правилам влезал на верхотуру в недостроенных зданиях, чтобы увидеть городскую панораму с высоты птичьего полета, — и писал, писал, писал, создавая один за другим пейзажи Минска, раз за разом объясняясь в своей безграничной любви.
Городской и промышленный пейзаж, крепкие, сильные рабочие люди — то, что привлекало Данцига всю жизнь. «Я люблю людей труда, которые создают и материальные, и духовные богатства», — признавался художник. Ему нравились люди мощные, работящие, верные своему делу, полные энергии и натиска, не пасующие перед жизнью, — именно таких он с радостью впускал в пространство своих холстов, выписывая их сочными, яркими красками.
Май Данциг был полностью созвучен ХХ веку на пике его развития, когда страна, пережившая чудовищную войну, стремилась к звездам, а молодежь, звеня гитарами, устремлялась на комсомольские стройки. И красный цвет, на всю жизнь любимый художником, в этих работах, напоенных силой духа, солнцем и воздухом, ощущением счастья и полноты бытия, был как нельзя кстати.«Мертвых тонов не люблю, хотя они бывают очень тонкие, очень изящные и очень интеллигентные, — говорил Данциг. — Я люблю полнокровную живопись». И полнокровную жизнь, в которой дышится полной грудью, а любые преграды сметаются с пути волевым усилием. Заводчане и хлеборобы, матери и воины живут в пространстве художника, напоенном любовью и памятью.
К концу 1960‑х он подошел к теме Великой Отечественной войны — требовалось время на то, чтобы осознать и осмыслить события своего детства, понять их не как собственную жизненную драму, а как противостояние целого народа беспримерному и беспримесному злу. Эта тема осталась с Данцигом — неприятелем салонного искусства и признанным мастером «сурового стиля» — навсегда. В 1967‑м появляется полотно «Беларусь — мать партизанская», произведение, которое подарило автору всесоюзную славу. Уцелевшая печь в сожженном фашистами доме, пулемет, который прикрывает яркая, узорчатая деревенская «посцiлка», — все, что осталось от мирного быта, и люди, от мала до велика, уходящие в леса, чтобы вести борьбу с врагом. В 1968‑м новая работа, столь же эпичная и монументальная — «Партизанская свадьба». Год спустя — «Партизанская баллада», навеянная «Отцелюбием римлянки» Рубенса: и вот ее-то поняли и приняли далеко не сразу. В образе женщины, кормящей грудью раненого бойца, художник видел Родину-мать, вскормившую своих защитников, а недалекие критики усмотрели чуть ли не эротику…
«Партизанская свадьба». 1968 год.Военная тема звучит и в таком неожиданном жанре, как натюрморт: Данциг, не терпевший бессмысленного, с его точки зрения, изображения предметов и вещей, свой натюрморт «О Великой Отечественной...» наполнил смыслом и драматизмом. Красные кисти осенней рябины, початая пачка сигарет и пепельница, полная окурков, печатная машинка (ее он нашел когда-то в послевоенных руинах Минска) с заправленным в нее листом бумаги — перерыв в работе писателя-фронтовика, мучительно подбирающего слова, которые должны вылиться на бумагу и рассказать трудную повесть военных лет.
«Партизанская баллада». 1969 год.Для Данцига было характерно опираться на классиков — он не скрывал, что ему близок Микеланджело, восторгался испанской школой и сам казался сошедшим с полотен Эль Греко. Одну из самых знаменитых своих работ — монументальное полотно «И помнит мир спасенный…» размером три с половиной на семь метров — он построил вокруг образа Сикстинской мадонны Рафаэля. Когда американские союзники бомбежками ровняли с землей Дрезден, они в прах разнесли и знаменитую Дрезденскую галерею. По счастью, хранившиеся в ней картины были перенесены в укрытие, в том числе шедевр классика эпохи Возрождения. Большинство картин было спасено солдатами Красной армии. Сикстинская мадонна для художника стала символом самой жизни — и одновременно высокого искусства, торжествующего над варварством, злобой и разрушением.
«Именно эта фигура Мадонны с младенцем — смысловой центр моей работы, — говорил Май Данциг. — Она — смысл того, что советские воины освободили мир, спасли саму жизнь и культуру человечества от фашизма. Среди изображенных на картине и солдаты, празднующие победу, и жертвы последних боев, и отец-солдат с убитым сыном, и пленные немцы…»Эта картина была одной из центральных работ на персональной выставке художника в Москве в 1988 году, к которой в издательстве «Советский художник» приурочили выход полноценного альбома живописи Мая Данцига. А в 2015 году этим монументальным полотном открывалась выставка «Наследие Второй мировой войны в русском искусстве» в Лондоне, во всемирно известной Галерее Саатчи…
«Искусство — это проявление творчества народа, его дух, — считал художник. — Живой мазок, пропущенный через душу художника и перенесенный на холст, никогда не потеряет своего значения». В 1995 году Май Данциг получил звание народного художника Беларуси. Его работы хранятся в ведущих музеях мира. Память о нем живет в сердцах учеников…
Любимый город
Май Данциг написал множество пейзажей Минска, создав настоящую летопись жизни города: «Минск. Весна. 1944», «На бульваре», «Растут новые кварталы», «Старый и новый Минск», «Минск пробуждается», «Верхний город», «Мой Минск», «Мой город древний, молодой». Художник говорил: «Ежедневная жизнь моего родного дома привлекает своей необычайной красотой. Здесь с особенной остротой чувствуешь рост и кипение жизни страны».
«Мой город древний, молодой». 1972 год.Босые ноги преткновения
Картину «Новоселы» (1962) выставком не пропускал на выставку: не понравилась сама идея молодоженов, сидящих на полу в пустой квартире и предающихся мечтам о будущей жизни. Ни мебели, ни обустроенного быта, еще и босые — зачем советские люди показаны нищими? И тогда художник выписал на переднем плане модные лаковые туфельки. «Ну вот, совсем другое дело!» — сказали на худсовете. «Я потом все вернул как было!» — хохотал Данциг.
